«Мирная» весна 80-го года
До мая 1980 года, когда установилась подходящая погода, крупных боевых действий в провинциях вокруг Кабула не происходило. Это время проходило на обустройстве бытовых условий. По мере прибытия из Союза стационарных долговременных палаток, хлебопекарен, полевых бань и госпиталей, жизнь стала комфортнее. Регулярно заработала почта, и даже появилось кино. Кинотеатром служило поле аэродрома, где сидя на земле, мы смотрели под открытым небом новейший фильм «Москва слезам не верит». Но самым важным было то, что после более чем месячной ночёвки на земляном полу, зимой, наконец-то, привезли койки, одеяла, матрацы и обогреватели на солярке. Войска согрелись. В марте прибыли полевые бани – палатки, естественно париться в них нельзя и количество воды, едва нагретой, было очень скудным, но, всё же, впервые с декабря люди помылись, поменяли нижнее бельё. С водой вообще были проблемы. Относительно очищенной воды было в обрез, и брали её только на одной из малочисленных водокачек в пригороде Кабула, где выстраивалась очередь из машин-цистерн. Но и эта вода не совсем удовлетворяла по нормам безопасности здоровья, поэтому её дополнительно усиленно хлорировали из расчёта ½ ведра хлорки на 5 кубометров воды, отчего она напрочь теряла привлекательность, особенно если нагревалась на солнце. Но зато мы избежали гепатита и дизентерии. Хлорную дезинфекцию дополнили многочисленными прививками, чем в зародыше задушили любые эпидемии и заразы. Другое дело, что, по прошествии лет неумеренное вливание химии в организм неумолимо стало напоминать о себе различными расстройствами.
Той же ранней весной с водой был связан и ещё один трагикомичный случай. Февраль, слякотное утро, полчище цистерн в очереди за заправкой водой к водокачке, расположившейся в небольшой лощине, куда вела единственная дорога в окружении холмов. При въезде на территорию водокачки – небольшой, едва ли с метр в высоту каменный забор с воротами-шлагбаумом, которые охранялись нарядом из «царандоевцев», то есть правительственных афганских военнослужащих. Для их подстраховки выделялся и наряд из наших частей. Разделение труда, на объекте было организовано классическое. Советские воины, как на подбор все из старослужащих, надзирали и направляли работу афганского наряда, который открывал и закрывал ворота, наполнял цистерны, чистил территорию и т.д. Обучение и наставничество проходило на могучем и великом русском языке, особенно в его ненормативном формате, возможно оттого и особенно продуктивно. Вот и в то утро, услышав нетерпеливые сигналы от водителей колонны, к воротам подбежали явно замордованные службой царандоевцы, и с коверканным ворчанием, типа «Открывай, закрывай, зае… колебали», принялись запускать машины на территорию водокачки, под одобряющий хохот братьев по оружию. Всегда приятно слышать родную речь на чужбине. А своеобразный стиль, состоящий на 9/10 из отборных выражений, придавал ему обаятельную пикантность. Но, в то утро насладиться в полной мере успехами усвояемости русского языка местными кадрами, не получилось. Отдалённо зазвучал голос пулемёта, откликнувшийся на водокачке жалобным писком сбитых сосулек. Видимо, «непримиримые» заметили давно время ежедневного забора воды, скученность и пробку из машин у водокачки, невозможность манёвра в лощине, на единственной дороге – и решили сделать хорошую огневую засаду. Первые очереди были пристрелочными и легли с перелётом, следующие стали подбираться к цели, то есть к нам. Ещё минута-другая и тесная площадка водокачки, заставленная «ЗИЛами», с залитыми, как полагалось по военному времени, полными баками бензина, должна была превратиться в огненный ад. Но мы уже приобрели опыт и смекалку. Нет, прятаться под машинами, которые вот-вот могут превратиться в огненную западню, мы не будем. Но куда? Правильно, за каменный забор – парапет. Все кинулись к нему, лихорадочно отмечая взглядом, что не растаявший там, в тени, снежно-ледяной наст, сплошь почти жёлтый, кое-где с коричневыми вмерзшими холмиками. Но некогда стесняться, и мы бросаем свои тела на этот непрезентабельный участок защиты и спасения. Впрочем, окончательное спасение в том случае, пришло с другой стороны. Оказалось, что при въезде в лощину, хорошо замаскированные, дежурили, охраняя подход к поистине стратегическому объекту пара БМД. И незамедлительный ответ их 73-мм пушек и пулемётов погасил огневую позицию противника. Мы же, избежав с чудесной помощью потерь, принялись тем же бензином, из-за которого мы могли совсем недавно сгореть заживо, очищать наши бушлаты от прилипшего запаха и пятен, чтобы не узнали об этом в части и не подняли на смех. Впрочем, как всегда бывает после воскрешения, настроение у нас было весёлое, и мы обыгрывали наше спасение шутками и сарказмом. Этот рядовой, совсем не героический эпизод приводится лишь для того, чтобы в очередной раз показать не парадно-киношный формат войны, а естественный. Из таких эпизодов в большинстве своём и состоит война, а не из сплошных подвигов и бросаний на амбразуры, как в двухчасовой кинофантазии. На войне в первую очередь работает закон: в начале – выживи, а уж потом побеждай. И лишь в особых случаях, особом психологическом настрое возможна рокировка этого закона. Вот для создания и воспитания такого настроя и служит гигантская идеологическая работа государства в виде фильмов, книг и прочего. Все затраты на неё с лихвой окупаются с возникновением военных обстоятельств. И надо сказать, что советская идеологическая работа была очень даже качественная, исподволь готовя с ранних лет молодого человека к исполнению долга перед Родиной даже на подсознательном уровне. Конечно, на долю огромного большинства не выпадает случая вписать своё имя в историю, но внутренняя готовность для этого тогда была у большинства советских людей. Особенно сейчас приятно вспоминать общность народов, населявших СССР. Да, в мирное время в армии, в частях возникали землячества, местные конфликты, но в боевых условиях вся эта накипь быта сразу же ушла в сторону, общая опасность всех необыкновенно сближает. И люди с разным национальным и историческим опытом становятся единым коллективом, принимают общие радости, гордятся едиными наградами, почитают одних героев, скорбят искренне об общих утратах. Как же нас развели потом, вот что особенно горько…
Навруз и окончание «странной» войны
В марте в Афганистане сезон дождей. На три недели раскрылись хляби небесные, принесённые близким Индийским океаном. Глинообразная почва в долинах гор и плоскогорий превратилась в непроходимое месиво, где застревали даже танки и самоходки, превратившиеся за не особой надобностью по прямому назначению в тягачи. В этот период на дорогах встречалась такая картина: впереди – Т-55 или самоходка, а за ней, на буксире 2-3 ЗИЛа, все утопают в тяжёлой грязи, еле передвигаются, пробуксовывая гусеницами и колёсами. В этих условиях приятно удивил отечественный ГАЗ-66. Скромный двухосник, правда, со знаком качества на кузове, оказался единственной маркой транспортной техники, включая и местную с их «Тойотами» и «Лендроверами», которой по зубам оказалась местная грязь. К тому же, его двигатель, несмотря на постоянный форсаж, да ещё в условиях высокогорья, не перегревался, в отличие от того же ЗИЛ-131. Но вот как раз в Навруз, выглянуло солнце и началось южное, чудесное перевоплощение природы из сезона зимы в лето. Весна, в нашем среднеширотном понимании, заняла чуть более 2-х недель. Дерево, стоявшее вечером с едва появившимися зачатками листьев, уже утром вовсю шелестело полновесной листвой. Наступил зной, сразу просохли дороги, но за этой улыбкой природы стала прорисовываться и неизбежность начала боевых столкновений. Зимнюю, природную мирную передышку, лучше, целенаправленнее использовала антиправительственная, антисоветская оппозиция. За это время её лидеры закончили с помощью американских, пакистанских и прочих советников боевую подготовку в лагерях вблизи Афганистана, выполнили структурную организацию, провели за это время идеологическую обработку населения, к ним подоспели деньги, оружие, наёмники и лишь тогда началась уже настоящая партизанская война.
Этот более понятный нашим читателям термин я привожу неспроста. Можно сколько угодно морочить голову обывателя терминами вроде: национально-освободительное движение, или незаконные вооружённые формирования, бандгруппы или повстанцы и тому подобное в зависимости от политических и идеологических вкусов, но тактика вооружённой борьбы от этого не меняется, приспосабливаясь лишь к конкретным историческим и географическим условиям. Успешная партизанская война возможна только лишь в условиях поддержки местным населением и обязательной всесторонней помощью извне, в данном случае из-за рубежа. Более того, выражу собственное мнение, что если бы в 1980 году оппозиции не пришла помощь от всего антисоветского мира, то эта партизанщина умерла бы собственной смертью. И даже больше – этой «помощи» помогли прийти в Афганистан. И проводников надо искать не только в Белом доме или Эр-Рияде, но и в Кремле. Именно в Кремле в это время велись подковёрные интриги и борьба за выпадающий из дряхлых рук скипетр державной власти. Претендентов было двое: КГБ и МИД с одной стороны, оборонный комплекс с промышленностью с другой, третий претендент на власть, МВД, заметно уступал по влиянию, занимая выжидательную позицию. В политической борьбе всё дозволено, нет моральных запретов, и ведомство Андропова потихоньку начинало подставлять армию, а учреждение Громыко помогать ему в этом. Именно с подачи этих ведомств, за почти полгода передышки не только не было создано в Афганистане цельного курса на дальнейшее развитие, но и с помощью их советников, курировавших Б.Кармаля, была навязана заведомо порочная и обречённая на провал политика, будто специально не учитывающая особенностей этой страны и народов, её населявших. Ведь надо помнить, что подлинного единства в Афганистане никогда не было, как нет его и до сих пор. Одно это уже наталкивало на мысль использовать в борьбе за влияние древний девиз: «Разделяй и властвуй!». С узбеками надо было вести одну политику, с пуштунами совсем другую. Зачем надо было предпринимать этот «большой» скачок в социализм, с внедрением элементов коллективизации, кооперации и прочее? Там, в отгороженных от мира горами условиях, царствовал XIV век по нашему летоисчислению, во всю властвовал феодализм, когда племенной знати принадлежит вся земля, а миллионы крестьян лишь работники-арендаторы этой земли, зачастую без всякой личной, не то что частной собственности. Хозяин латифундии или другого участка земли был и судьёй, и защитником, и хозяйственным руководителем крестьян, живущих на его земле. Это право признаётся священным. Данные отношения длятся веками, а мы, по примеру собственной страны, начали ворошить этот улей. Нам и собственный-то эксперимент дался великой кровью, да и длился лет 15, с 1917 по начало 1930-х годов. А здесь захотелось три пятилетки в одну поместить. Завалить страну дармовой помощью тоже было не под силу, сами тянулись в одиночку из последних сил. Ясно было, что прежде чем кардинально ломать, надо постепенно подводить фундамент под старое, прикормить авторитетных вождей, не давая им объединиться на общей платформе, враждебной для нас. Реформы проводить осторожно и поэтапно, давая народу постепенно ощущать преимущества новой жизни. А наши советники повели себя, как слон в посудной лавке. И не верится, что это от непонимания текущего момента. Кто-то уже предвидел недовольство таким вмешательством, а значит, и сопротивление ему. Армию держали в неведении о реальной обстановке в стране, о настроениях местного населения. В наших гарнизонах в период зимней передышки господствовало умиротворение. Никто не давал директив готовить личный состав к антипартизанским операциям. Казалось, что новое, промосковское правительство, быстро найдёт понимание и отклик в народе, мы постоим на страже мирного строительства какое-то время, ну с год, может два, и, выполнив интернациональную миссию, вернёмся домой под оркестр. Однако уже приведены были в действие обе пружины, питавшие недовольство и сопротивление – помощь антисоветского блока и, можно сказать, детские или сознательные просчёты московских кукловодов. Разжатые одновременно весной 1980 года они и привели к роковым для СССР последствиям.
Сергей МИХЕЕВ
(Продолжение следует)